Изменение климата прямо коррелирует с интенсивностью природных катаклизмов, и при описании зноя в той же Европе скоро, возможно, уже не нужно будет употреблять прилагательное «аномальный». Такие события станут если не нормой, то намного более частым явлением.
Планета в лихорадке, её температура повышается. Что именно нам нужно делать, чтобы остановить или хотя бы замедлить этот процесс? Остаются ли технологии существенной проблемой? И что должно выступать главным драйвером изменений — государство или общество?
Об этом и многом другом в первом для ESG World международном интервью рассказал один из ведущих специалистов Израиля по климату и геофизике, заведующий кафедрой исследований окружающей среды Тель-Авивского университета профессор Колин Прайс.
Как изменение климата в глобальном масштабе влияет на частоту природных катаклизмов?
В целом, изменение климата влияет на два базовых параметра — температура идёт вверх, плюс, как результат потепления, растёт и влажность, и скорость испарения воды с поверхности океанов, а это даёт энергию для штормов.
Так что с этой точки зрения многие природные катастрофы связаны с изменением климата, но не все — например, извержения вулканов, землетрясения и цунами [значительная их часть вызывается подводными землетрясениями. — прим. @esgworld].
Периоды сильного зноя, природные пожары — то, что мы сейчас видим в Европе, — наводнения, ураганы, тропические циклоны же коррелируют с текущим состоянием климата, поэтому и его изменение их затрагивает напрямую.
Пока не очень ясно, изменится ли их число в будущем, но уже понятно, что их интенсивность вырастет, что повлечёт больший социальный и экономический ущерб. Из-за роста температуры и, как следствие, ускорения испарения воды, энергия системы вырастает, что и влияет на интенсивность таких событий.
Планета сейчас в лихорадке. И это её симптомы.
На ваш взгляд, реально ли сдержать глобальное потепление 1,5–2 градусами к концу столетия, как это предписано в Парижском соглашении? Мы на верном пути?
Нет, определённо мы не на верном пути. И весьма далеки от него.
В прошлом году в Глазго [где проходил саммит COP26, главное событие в климатической политике последних лет. — прим. @esgworld] стало ясно, что мы не достигнем углеродной нейтральности к 2050 году, если продолжим делать то, что делаем.
Есть понимание, дорожная карта, как достичь net zero, но как претворить её в жизнь — с этим проблема. Европейцы делают довольно много, но Америка, Россия, Китай не прилагают достаточных усилий.
Проблема на сегодня не в технологиях, технологии есть и развиваются, но не хватает глобально политической воли, лидерства, которое бы привело нас к достижению углеродной нейтральности к 2050 году и далее к углеродно-отрицательному статусу.
Сейчас поглощение парниковых газов существенно отстаёт от эмиссии — после 2050 же года необходимо, чтобы было наоборот, это охладило бы Землю.
С другой стороны, если посмотреть на климатическую историю Земли не за 100, 200 и даже 1000 лет, а сотни тысяч и миллионы лет — были и периоды, когда средняя температура была существенно выше. Были и ледниковые периоды…
Вы правы, на таком большом масштабе температура колеблется вверх и вниз. С другой стороны, все учёные, изучающие эту проблематику, говорят, что уровень парниковых газов на сегодня находится на самом высоком уровне за последние два миллиона лет.
В этой связи вопрос — почему планета не нагрелась ещё сильнее, нежели мы видим сейчас, с учётом такой высокой концентрации парниковых газов? Некоторые скептики выступают с утверждениями, мол, беспокоиться не о чем.
Но современные климатические модели предсказывают, что к концу века температура на Земле вырастет на 4° или даже больше. Так что давайте не будем ставить подобный эксперимент над своей планетой — в конце концов, это единственная планета, которая у нас есть.
Так почему температура не повышается так быстро, как можно было бы ожидать?
Нужно учитывать огромный масштаб системы, проходит много времени перед достижением равновесия. Океаны — огромные резервуары избыточного тепла, им нужны десятки лет для этого.
У системы большой лаг — то, что мы видим сейчас, является отражением процессов 20–30-летней давности. И в свою очередь плоды того, что мы делаем сами сейчас, проявятся через 20–30 лет.
Сейчас же мы на пути к тому, чтобы к концу века, по некоторым оценкам, уровень океана повсеместно вырос на метр. Вся человеческая цивилизация была построена за последние, скажем, 10 тысяч лет в более-менее стабильных геологических условиях, и сейчас ситуация меняется.
В общем-то, планете всё равно. Она приспособится. Приспособимся ли мы — вот вопрос. И как мы будет жить в таких условиях: что будет с человечеством в целом, с отдельными странами, с налогами, с инфраструктурой?
А что вы скажете о существующих моделях, описывающих изменение климата? Насколько на них можно полагаться?
Нет идеальных моделей. Возьмите, к примеру, экономические. Всего существует около 50 различных моделей изменения климата по всему миру от разных групп ученых — физиков, химиков, они конкурируют друг с другом. Эти модели предлагают различные сценарии.
Например, что будет в 2100 году, если мир будет жить, как сейчас; или — что будет, если на 50% перейти на возобновляемые источники энергии. Затем мы берём все эти модели, считаем среднее значение, стандартное отклонение.
И если все плюс-минус согласны с результатами, даже если это ошибочные прогнозы, к этим результатам есть доверие. Если получается слишком большой разброс значений — мы доверяем такой модели меньше, и, значит, неопределенность, выше.
Эти модели мы используем для отчетов IPCC [Межправительственная группа экспертов по изменению климата, самый авторитетный орган ООН в области климатических исследований. — прим. @esgworld], и затем там уже пытаются понять, что происходит с климатом.
Но проблема же в эластичности такой модели. Если в самом начале заложена небольшая ошибка, то на горизонте 100 лет она значительно увеличится, и результат будет неверный. И ещё одна проблема — для наибольшей точности предсказания нужно ввести в модель множество различных параметров, которые даже сложно представить…
Конечно, это ограничения любой модели. Климатическая система хаотична, то же относится и к погоде. Поэтому мы не можем предсказать погоду на следующей неделе — любое незначительное изменение начальных условий сильно влияет на результат.
Но климат отличается от погоды. Погода хаотична, но климат — это среднее значение. Я могу предсказать, что, например, в августе 2025 года в Израиле не будет дождя. Потому что здесь нет дождей в это время. Это климат. Мы можем предсказать распределение температуры или осадков в любом регионе.
Если 50 разных моделей дают совершенно разные результаты, на такие результаты сложно полагаться. А если 50 моделей, сделанных на основе разных предпосылок и параметров в разных точках мира, показывают схожие результаты, то, возможно, они не так чувствительны к начальным условиям, и им можно доверять больше.
Что мы должны делать, чтобы снизить влияние на изменение климата? Что, на ваш взгляд, главное?
Первое — это возобновляемые источники энергии. С учётом существенного снижения их стоимости нам нужно масштабировать их применение, наращивать инвестиции в технологии, в том числе, накопителей энергии [которые бы могли стать одним из решением проблемы метеозависимости и неравномерности выработки ВИЭ. — прим. @esgworld].
Атомная энергетика тоже может стать частью решения проблемы, стоит её вернуть в повестку [что и сделано недавно в Евросоюзе, где Еврокомиссия после долгих споров признала-таки атом «зелёным» источником энергии на переходный период до 2050 года. — прим. @esgworld]. В том числе в формате малых АЭС для локальных сообществ; технология стала дешевле и более безопасной.
Насчёт ветряков есть гипотеза, что масштабирование ВЭС на достаточно большую площадь Земли может непредсказуемым образом повлиять на перемещение воздушных масс в атмосфере и в конечном счёте экосистему…
Разумеется, идеального решения не существует. С солнечными панелями есть проблема с утилизацией, ветряки могут нарушать миграцию птиц и производить шум, влияющий на экосистему. Вопрос в том, есть ли у нас альтернатива на сегодня.
АЭС? Они тоже сопряжены с риском, как все мы знаем, плюс радиоактивные отходы. В долгосрочной перспективе, уверен, солнце, ветер, вода и атом много-много лучше ископаемого сырья.
В общем, возобновляемая энергетика — это первый пункт. Второй — это максимальная электрификация. Всё, что может быть переведено на электричество, должно быть переведено на электричество: легковые машины, грузовики, даже самолёты.
Третий пункт — разработка синтетических видов топлива и технологий водородной энергетики для использования, в частности, на морских судах.
Четвёртый — это реформа сельскохозяйственного сектора, который вносит большой вклад в эмиссию парниковых газов [по данным Boston Consulting Group, 26% глобальных выбросов парниковых газов приходится на производственно-сбытовую цепочку пищевых продуктов. — прим. @esgworld]. Нам нужно найти новые способы накормить людей, не нанося вред окружающей среде.
Появилось много стартапов в этой области…
Как раз недавно мы познакомились со стартапом, разрабатывающим технологию производства «лосося» полностью из растительных ингредиентов.
Да, то же самое с технологиями производства растительной «говядины», коровьего молока и других привычных всем продуктов, которые уже почти неотличимы по вкусу от оригинала, но влияние их производственной цепочки на окружающую среду несопоставимо.
И пятый пункт — это технологии улавливания углерода из атмосферы, без них, на мой взгляд, мы не достигнем углеродной нейтральности.
В промышленности одна из таких технологий называется Carbon capture, utilization, and storage (CCUS) и сейчас активно развивается, но дело не должно ограничиться только ей. Технологии, основанные на природных решениях, в частности лесовосстановление, тоже должны присутствовать в этом пуле.
А кто должен играть первую скрипку в этом процессе — государство или рынок?
На мой взгляд, рынок. Именно рынок двигает повестку вперёд, хотя у государства тоже важная роль. В прошлом году в Глазго Парижское соглашение скорректировали в той части, что теперь правительства должны отчитываться о своём прогрессе не раз в пять лет, а каждый год, но это не главное.
Именно рынок и стоящие за ним потребители стимулируют правительства на движение — например, реагируя в том числе на падающий спрос на традиционные автомобили, власти Швеции решили запретить продажу новых машин с двигателем внутреннего сгорания после 2030 года. Только электромобили.
Это в свою очередь стимулирует развитие новых секторов экономики, таких как инфраструктура зарядок. Мы живём во времена возможностей, переходный период, который продлится, может, десять лет. Возврата к углеводородам, на мой взгляд, уже не будет. Это пройденный этап.
В одном из последних интервью вы как раз подчёркивали важность изменения паттернов поведения людей в этом контексте. Но насколько реалистичны попытки справиться со сверхпотреблением? Люди привыкли жить так, как живут.
Вопрос в психологии. Нужно создать у людей в голове прямую связь между тем, как они ведут себя в жизни, и их влиянием на окружающую среду. Как это сделать — однозначного ответа пока нет. Пытаемся понять это. Возможно, стоит применить метод подталкивания [nudging, концепция влияния на процесс принятия групповых и индивидуальных решений через непрямые указания. — прим. @esgworld].
Кстати, насчёт вовлечения масс — в вашем университете ведь развиваются проекты «гражданской науки» (citizen science). О чём это?
Посмотрите, в смартфон можно установить бесплатную программу AndroSensor, которая с помощью акселеротметра и других сенсоров в реальном времени замеряет различные параметры, интересующие климатологов, например атмосферное давление и магнитное поле.
Большие массивы таких данных, на наш взгляд, могут быть использованы для улучшения климатических прогнозов — это значительно обогатит прогностические модели исходными данными. Но тут всё упирается в приватность. Мы не можем обязать людей устанавливать себе это приложение. Кто хочет — тот устанавливает.
Спасибо. Ещё один вопрос по теме вашей научной специализации. Разряды молний — одна из частых причин лесных пожаров в Сибири, что серьезно угрожает российской стратегии достижения углеродной нейтральности… Что с этим делать?
Больше того, природные пожары, вызываемые молниями, в среднем наносят намного больший ущерб, чем пожары, вызванные человеческим фактором — например, брошенной сигаретой. Возгорания, связанные с молниями, чаще всего возникают в отдалённых регионах, где зачастую и людей нет и нет возможности оперативно начать тушение [так часто происходит в Якутии, где площадь лесных пожаров на пике превышает территории крупнейших стран Европы. — прим. @esgworld].
Чем больше влажность в регионе пожара, тем больше выделяется дыма. Верно и обратное — например, происходящие сейчас в Европе лесные пожары характеризуются сухим покровом, интенсивным горением и минимумом дыма. Чем больше дыма, тем выше вероятность новых молний.
Чем больше энергии сконцентрировано в конкретной местности, тем скорее там будут новые молнии и, соответственно, пожары?
Именно так.
А есть ли возможность как-то изъять часть энергии из этой системы, чтобы она не выходила в форме молний?
С точки зрения самой молнии, которая априори бьет в случайное время в случайном месте — разумеется, в определённых пределах, — это лишено смысла. Вопрос в том, как минимизировать ущерб, как во времена Бенджамина Франклина — чтобы молния не сожгла ваш дом и церковь. [Но молниеотводы по всей тайге не расставишь — слишком большая площадь. — прим. @esgworld].
Или же попытаться поставить её себе на службу. Мы проводим исследования на тему того, могут ли наши знания в области грозовой активности внести вклад в возобновляемую энергетику.
А Вы сами ощущаете изменение климата в Тель-Авиве за, скажем, последние 30 лет? Что-то изменилось в плане погоды?
В Израиле последние три десятка лет устойчиво растёт температура, это факт. Лето становится ещё более знойным, зима мягче, но летом изменения особенно очевидны.
В последние десятилетия также становится меньше дождей, не так существенно, но тренд есть. И интересный факт — когда дождь всё-таки случается, он намного более интенсивный, чем раньше, подчас вызывая подтопления.
В чем вы видите лично свои миссию и вклад в решение проблемы изменения климата?
Мой вклад в решение проблемы лежит в области образования — мы с 13 другими профессорами разработали курс на тему изменения климата под названием Environmental Studies [https://international.tau.ac.il/ma_environmental_studies годовой магистерский курс с присуждением звания MA in Environmental Studies. — прим. @esgworld], в рамках другого нашего проекта студенты посещают школы с лекциями на тему изменения климата.
Чувствуете, что у студентов растёт запрос на это направление?
Безусловно, увеличивается заинтересованность в тематике в разных аспектах — в геофизическом, это то, что курирую я, в социологическом, в экономическом, в урбанистическом. «Зелёная» тематика есть в различных курсах на различных факультетах Тель-Авивского университета.
Источник: https://medium.com/@esg.world/планета-приспособится-приспособимся-ли-мы-колин-прайс-об-изменении-климата-64c64f8bcac8