Директор ИГКЭ Росгидромета, член-корреспондент РАН Анна Романовская в интервью для РСМД рассказывает о рисках изменения климата для России и необходимости климатической политики, формулирует ключевые направления борьбы с изменениями климата и нивелирования рисков.
Какие последствия изменения климата представляют наибольшие риски для России?
Риск островных государств заключается в том, что вследствие поднятия уровня мирового океана может произойти их полное исчезновение. Люди будут вынуждены переселяться, и в ближайшее время (возможно, в ближайшие десятилетия) могут возникнуть категории климатических беженцев.
Если рассматривать такие серьезные последствия, то наша страна находится в достаточно хорошем положении. Россия — одна из самых северных стран, среднегодовые температуры минусовые, поэтому кажется, что рост на 1,5–2 градуса средней планетарной температуры должен сопровождаться только положительными эффектами. Данные эффекты отмечаются даже в Москве — мы наблюдаем всё более бесснежные зимы, которые удобны для жизни в городе.
Однако, если посмотреть на проблему изменения климата с другой стороны, то открывается совсем другая картина. В первую очередь стоит отметить, что рост первичных климатических угроз наблюдается уже на всей территории России, и данные тренды со временем будут усиливаться. Все угрозы можно разделить на три больших блока.
К первому блоку можно отнести медленнодействующий тренд — изменение среднегодовых температур, среднегодового количества осадков, засушливость. Поэтому угроза продовольственной безопасности и возможное сокращение производства растениеводства (прежде всего пшеницы) — это те реалии, в которых мы находимся в настоящее время и которые пока, на мой взгляд, мало осознаются в качестве угрозы национальной безопасности.
Второй блок угроз — увеличение глубины протаивания многолетних мерзлых грунтов — вечной мерзлоты. Данной проблеме уделяется большее внимание, так как она несет за собой и негативные экономические последствия. Когда мы говорим о результатах роста температуры, важно помнить, что чем севернее территория, тем интенсивнее растут среднегодовые температуры, и это уже не 1,5–2 °C, а 5–6 °C. По этой причине сезонное (летнее) протаивание пород, скованных в обычном состоянии льдом на глубине, вызывает падение несущих структур и фундаментов строений, дорог, объектов инфраструктуры. Данная проблема актуальна не только для России, о ней также говорят и на Аляске, и в Канаде. Вместе с тем по степени освоенности северных территорий, по количеству объектов инфраструктуры и экономических объектов, которые находятся в арктической зоне, можно ожидать гораздо больший ущерб для России. При этом важно отметить, что проседание в зоне вечной мерзлоты фундаментов, появление аварийных ситуаций в инфраструктуре и жилых домах не всегда можно отнести к следствиям изменения климата. Прежде всего необходимо рассматривать возможные технологические нарушения при строительстве, а также износ зданий, которые строились на промерзших грунтах в 1960–1970-х гг. и срок эксплуатации которых составляет зачастую всего 25 лет. Такие здания при любом климате пришли бы в негодность и вызвали аварийное состояние. Именно поэтому, когда мы говорим об ущербе от изменения климата для инфраструктуры в зоне многолетних мерзлых грунтов, нужно понимать, что далеко не весь ущерб — следствие изменения климата, необходимо проводить аккуратную атрибуцию. Например, в случае аварии с разгерметизацией бака с дизельным топливом летом 2020 г. в Норильске были установлены нарушения проектных работ, которые привели к проседанию несущих опор, этот факт и послужил основной причиной аварии.
Третий блок — это опасные гидрометеорологические явления, которые имеют масштабные последствия для России. Их частота растет параллельно росту нестабильности климатической системы. Данная статистика у Росгидромета есть. Число таких явлений, которые нанесли социальный и экономический ущерб территориям нашей страны, с середины 1990-х гг. выросло в 2 раза. Однако следует сделать оговорку, что этот рост в течение последних 10 лет практически прекратился. Здесь важно отметить, что риском можно управлять, а ущерб от изменения климата можно минимизировать.
Как России адаптироваться к этим рискам? Какие меры способны нивелировать климатические риски для страны?
Что делать с изменением климата? Есть два больших направления, которые рассматриваются в научной литературе, и которые нашли свое отражение в международных климатических соглашениях, таких как Рамочная конвенция ООН об изменении климата и Парижское соглашение.
Первое направление — смягчение воздействия на климатическую систему (mitigation). Здесь речь в основном ведется о необходимости сокращения причины изменения климата, то есть о сокращении выбросов парниковых газов. Стоит задача сначала стабилизировать, а затем попытаться снизить атмосферные концентрации парниковых газов. Митигация — основополагающий метод борьбы с антропогенным изменением климата. В Шестом оценочном докладе МГЭИК ученые отмечают, что, принимая во внимание инерционность и естественную изменчивость климатической системы, реакция среднегодовой поверхностной температуры на сокращение выбросов парниковых газов будет отложенной во времени. То есть если мы сократим выбросы парниковых газов до нуля прямо сейчас, то температурный отклик мы получим только примерно через 15–20 лет. Есть определенное время «жизни» парниковых газов в атмосфере, поэтому потепление будет продолжаться некоторое время. Соответственно, пока следует готовиться к тому, что температуры и все отрицательные последствия будут увеличиваться и усугубляться.
Второе направление — адаптация к неизбежным изменениям климата, которые уже невозможно предотвратить. Подчеркну, что митигация и адаптация — два взаимосвязанных направления. Нельзя выбрать что-то одно и, например, заявить, что мы будем адаптироваться, но не будем заниматься сокращением выбросов парниковых газов. Однажды доступный потенциал адаптации экономики и природных экосистем будут исчерпаны, в следствии этого последующие меры по адаптации будут стоить либо совсем больших денег, чтобы минимизировать ущерб нарастающего изменения климата, либо социальные или природные экосистемы могут достигнуть критической точки. Поэтому митигация и адаптация взаимоувязаны друг с другом, компенсируют, а также усиливают друг друга и по отдельности практически не работают. Если сейчас отложить вопрос проблемы митигации и то, как Россия собирается с этим работать, то надо отметить, что в направлении адаптации у нас хорошо проработана нормативная база. Одним из первых климатических нормативных документов стал Национальный план мероприятий первого этапа адаптации к изменениям климата. Пока он больше имеет ориентировочный характер и указывает на то, когда отрасли и регионы должны были разработать свои планы по адаптации. Мы видим, что многие отрасли уже утвердили свои планы по адаптации, многие регионы начали такую работу, поэтому данное направление в стране развивается хорошо и здесь можно только продолжать начатую работу.
Что касается того, как адаптироваться к тем рискам, о которых мы с вами говорили ранее, например, по поводу протаивания многолетних мерзлых грунтов, увеличения глубины протаивания — это прежде всего адаптация в отношении совершенствования и актуализации технологических и строительных норм.
Во-первых, нужно провести ревизию жилого фонда и инфраструктурных строений, понять какие из них отслужили срок, запустить программу реновации. Исследовать распределение более и менее устойчивых зон мерзлоты и переселить людей из тех зон, где опасность аварийной ситуации выше.
Во-вторых, необходимо менять строительные нормы для инфраструктуры (линейных объектов, дорог, мостов и жилых домов). Применение новых технологий и норм может быть актуально и для остальной территории РФ, не только в зоне многолетнемерзлых грунтов. Это большое направление в области адаптации, которое активно прорабатывается.
Если говорить о сельском хозяйстве, то здесь вопрос адаптации уже находится в критической зоне. Фермеры не будут ждать, пока их регионы разработают планы по адаптации сельскохозяйственной отрасли на своей территории и начнут их реализацию. Например, август в Краснодарском и Ставропольском краях становится из года в год все более засушливым, и яровая пшеница не успевает вызревать, поэтому практически полностью фермеры перешли на зимнюю пшеницу. Это уже был первый шаг к адаптации сельского хозяйства в этих регионах. И практически все такие легкодоступные шаги в сельскохозяйственном производстве у нас уже сделаны. Я считаю, что самые дешевые меры в области сельского хозяйства южных районов европейской части нашей страны уже применяются и они уже использованы, а возможно, что однажды их адаптационный потенциал будет исчерпан. Следующим этапом в адаптации сельского хозяйства могут стать мероприятия по выведению новых сортов, более устойчивых к засухе, поэтому в данном направлении тоже необходимо работать. Более дорогостоящие меры — это оросительные системы, которые нужно переводить на замкнутый цикл. Технологии есть, необходимо научиться беречь воду, собирать ее и запускать на вторичное использование. Наверное, все это можно будет сделать, но начинать нужно, так сказать, вчера.
Идея передвижения сельского хозяйства на север утопична, поскольку кроме климатического режима для растений важны еще и почвенные условия. Например, пшеница на болотных почвах под Петербургом расти никогда не будет, но картофель там можно выращивать. Пшеницу, по-видимому, придется сдвигать в более восточные южные области. Но что значит сдвигать основные зерновые районы? Нужно сдвигать всю инфраструктуру и население, задействованное в сельском хозяйстве, то есть это огромная работа. Если мы хотим передвигать сельскохозяйственное производство, вытаскивать его из самых южных регионов европейской части страны, то это не удастся осуществить легко и дешево. Самый выгодный вариант — попытаться сохранить производство на своем месте. Поэтому вновь обращаю внимание на то, что адаптация без митигации работать будет ограниченное время.
Если рассматривать вопросы по учащению опасных природных явлений, то здесь все вопросы и проблемы адаптации хорошо прорабатываются. Статистика, о которой я говорила выше, свидетельствует, что рост числа опасных явлений, нанесших ущерб стране в последние годы практически не наблюдается. Это говорит о том, что у нас хорошо работает система раннего предупреждения об опасных явлениях, например, таких как наводнения, ураганные ветры, ливневые осадки. Мы с вами стали получать систематические оповещения, которые доносятся до каждого жителя. Наши службы, прежде всего МЧС и Росгидромет, работают эффективно в этом смысле.
С другой стороны, мы должны помнить, что, когда мы говорим об ущербе от опасных природных явлений в нашей стране, мы рассуждаем только о прямом ущербе, например, о поврежденном доме, плотине или количестве погибших. Хотя во всем мире считают не только прямой ущерб, но и косвенный, который пока что у нас считать не умеют. Что такое косвенный ущерб? Это потери экосистемных услуг в результате опасных природных явлений, ущерб здоровью населения с отложенным эффектом, загрязнение источников питьевой воды, смыв плодородного слоя почвы при наводнениях, потеря средств к существованию населения, вынужденное переселение. Вот эти эффекты у нас не учитываются, хотя они влияют на величину ущерба от изменения климата в монетарном выражении.
Собственно говоря, если мы хотим строить и реализовывать планы по адаптации, по минимизации климатических рисков и негативных последствий для нашей страны, то лучшим показателем является годовая величина ущерба от изменения климата. И если мы проводим успешные и эффективные меры по адаптации, то эта величина не должна расти, а должна постепенно начинать сокращаться. К сожалению, пока мы эту величину полного ущерба от изменения климата в финансовом выражении считать не умеем.
Как Вы оцениваете Определенный на национальном уровне вклад (ОНУВ) России? Будет ли он выполнен или могут возникнуть трудности в его исполнении?
На 2030-й г. Россия поставила несколько целей. ОНУВ России в рамках Парижского соглашения подразумевает, что совокупные выбросы не должны превысить 70% от выбросов в 1990 г.
Также есть Стратегия долгосрочного развития РФ с низким уровнем выбросов парниковых газов до 2050 г., в которой предоставлены другие цифры и подразумевается, что уровень выбросов 2019 г. сохранится и на 2030 г. (по интенсивному сценарию предполагается достигнуть 54% от уровня 1990 года). Что такое уровень 2019 г.? Это примерно 50% от 1990 г.
Т.е. разброс целей, которые есть у России, достаточно большой. ОНУВ, который был принят на два года раньше Стратегии, — менее амбициозный. Подразумевается, что Россия планирует не сокращать выбросы, а будет наоборот наращивать, то есть сейчас — 50%, а к 2030 г. планируется 70% от уровня 1990 г. Стратегия низкоуглеродного развития говорит о том, что страна не хочет допускать роста выбросов парниковых газов и предполагает стабилизацию на примерно том же уровне. Конечно, те прогнозы и оценки, которые заложены в Стратегии в цифре о недопущении роста, тщательно проработаны и ближе к реальности. ОНУВ заявлен с сильным запасом. Даже если ничего не делать, современные реалии экономики не позволят увеличить выбросы. За 10 лет этого сделать не удастся ни при каком экономическом росте.
В современных реалиях антироссийских санкций, давлении и мировом кризисе ОНУВ, заявленный Россией, тем более будет легко выполнен без каких-либо действий. По моему мнению, никаких рисков его невыполнения не существует. На данный момент Министерству экономического развития необходимо переоценить новую ситуацию и новые реалии, и даже прогнозы, которые были заложены в Стратегии низкоуглеродного развития. Необходимо пересмотреть и поставить цифру, которая ближе к современным условиям. На мой взгляд, при этом вполне допустимо запланировать не просто неповышение современного уровня выбросов, а предусмотреть некоторое сокращение. Это будет вполне посильно и выступит хорошим стимулом для правильного развития российской экономики в обоснованных экологических и климатических нормативах и критериях.